«Крымская война» Чарльза Диккенса. К 200-летию со дня рождения
Фото Роджер Фентон, 1855, Балаклава, Крым. Английский моряк верхом на верблюде
Наталья ИЩЕНКО,
профессор, Cимферополь, специально для BSNews
BlackSeaNews:
В качестве видеоряда к этой статье мы предлагаем вниманию читателей несколько фотографий Роджера Фентона (современника Ч. Диккенса) из его знаменитой серии «Крымская война» (Библиотека Конгресса США, www.loc.gov).
Фентон родился 20 марта 1819 года в Хейвуде (графство Ланкашир). Умер 8 августа 1869. Он был одним из первопроходцев британской фотографии и первым официальным военным фотографом. В 1852 году Фентон представил в Англии свой первые фотографии, сделанные в Киеве, Москве и Санкт-Петербурге. В 1852 году основал и стал первым секретарем Королевского фотографического общества.
Фотографии с Крымской войны Роджера Фентона считаются первыми в военной фотожурналистике. Одна из работ этой серии включена в коллекцию «100 фотографий, которые изменили мир».
Нет, знаменитый английский романист Чарльз Диккенс никогда не был в Крыму. Да и, скорее всего, как большинство его соотечественников, до вступления Великобритании в войну с Россией в 1854 году ничего не знал о Крымском полуострове.
Но историческим событием, которое определило окончательное перерождение Диккенса-оптимиста в Диккенса-пессимиста, стала Крымская война 1853-1856 годов.
Хотя ко времени начала войны он уже стал автором романа «Жизнь Дэвида Копперфилда» (1849–1850), финал которого носил столь не характерный для прежнего Диккенса пессимистический оттенок, именно в предвоенный период его пессимизм углубляется, а негативизм в оценках современности подсказывает Диккенсу названия важнейших романов этого периода – «Холодный дом» (1852–1853) и «Тяжелые времена» (1854). Эти два романа, дополненные впоследствии романом «Крошка Доррит» (1855–1856), а также речами и статьями, осуждающими плохое управление военными действиями в Крыму, составили цикл произведений, который можно условно назвать «крымским».
И хотя Диккенс в романах не писал непосредственно о событиях, происходивших в далеком Крыму, «крымский фронт» отозвался во всем, что выходило из-под его пера.
Читатель викторианской Англии, привыкший к торжеству рождественской философии в романах Диккенса, весьма сдержанно принял эти откровенно скептические произведения. С точки зрения викторианской морали писатель нарушил правила хорошего тона, заговорил о том, о чем не принято было говорить, увидел то, чего не следовало замечать.
Поскольку большинство читающей нации составлял средний класс, непосредственный носитель этой морали, было естественным, что писатели-викторианцы должны были ориентироваться на вкусы именно этой публики, которая постепенно превратилась в господствующую социальную, экономическую и политическую силу английского общества. Именно в угоду этой категории читателей со страниц романов самым решительным образом изгонялось все, что могло шокировать чопорных викторианцев, и романисты поневоле стремились избегать описаний чувств и страстей, даже в их самой достойной и трогательной форме.
Но Диккенс, который до сих пор вполне удовлетворял ожидания английского среднего класса, вдруг резко углубляет социальную проблематику и критическую направленность своих произведений. В предисловии к «Крошке Доррит» он пытался оправдать «столь бесцеремонное нарушение приличий» именно тем, что оно было «допущено в дни войны с Россией и судебного разбирательства в Челси».
Фактически гнев писателя подпитывался распространенным в английском обществе мнением о ненужности войны с Россией, а «крымские» романы Диккенса – его самые социально заостренные произведения – стали резким нападением на свойственный Британии бюрократизм, на так называемую Систему, которая сменила индивидуальных злодеев его ранних романов.
Фото Роджер Фентон, 1855, Балаклава, Крым. Английские штабные офицеры у татарской хижины
В начале 50-х годов в Англии разразилась страшная эпидемия холеры. Правительство бездействовало, и возмущенный Диккенс писал в ноябре 1854 года в своем журнале «Домашнее чтение» (Household Words):
«Война вызывает у меня самые противоречивые чувства – восхищение нашими доблестными солдатами, страстное желание перерезать горло русскому императору и нечто вроде отчаяния при виде того, как пороховой дым и кровавый туман снова заслонили собой притеснение народа и его страдания у нас дома. Когда я думаю о Патриотическом фонде, с одной стороны, а с другой – о той нищете и тех бедствиях, которые породила у нас холера, в одном лишь Лондоне жестоко и бессмысленно уничтожившая неизмеримо больше англичан, чем может погибнуть за все время войны с Россией, мне кажется, что какая-то сила отбросила мир на целых пять столетий назад».
В его речах и письмах этого периода звучат весьма мрачные прогнозы относительно создавшегося положения: существующая система требует кардинальных изменений, народ не будет мириться с той ролью, что отведена ему в управлении страной. Он предрекает «пожар, какого свет не видел со времен французской революции».
В последние месяцы 1854 года Диккенс написал для своего журнала целый ряд статей, представляющих собой образцы политической и социальной сатиры. Одна из них, «Лунатик мистера Буля», стала редким в творчестве Диккенса примером нападок на конкретного политика.
Фото Роджер Фентон, 1855, Балаклава, Крым. Группа крымских татар, ремонтирующих шоссе в Балаклаве. На стене деревянного строения на заднем плане надпись: "Склад 14-го полка".
Объектом сатиры стал премьер-министр Великобритании лорд Абердин, принявший решение о вступлении страны в войну с Россией. Автор выступает в роли врача, вызванного в дом мистера Буля для лечения больной лунатизмом служанки. Служанку зовут Абигайль Дин, однако все называют ее Абби Дин (Abby Dean). Намек на премьер-министра более чем прозрачен.
Используя этот персонаж, Диккенс критикует Абердина (Aberdeen) за то, что он действует как во сне и не способен провести в стране обещанные реформы: «Она (Абби Дин. – Н. И.) часто набивает свои карманы массой счетов мистера Буля, планами улучшения его имения и другими важными документами, затем выбрасывает их без всякой на то причины и отказывается поднять, когда ее просят это сделать». Диккенс возлагает бремя ответственности за неэффективность деятельности правительства на лорда Абердина, так как именно премьер-министр, по его мнению, заразил весь кабинет своей «заторможенностью».
Служанка мистера Буля не смогла найти правильный тон и правильные аргументы в разговоре с врагом своего хозяина, «неким Ником» (читай – императором Николаем I), «родственником дьявола». Так и лорд Абердин оказался не в состоянии привести веские доводы в разговоре с врагом (Россией) и позволил войне разразиться. Теперь же вся надежда на «детей мистера Буля» (читай – английских солдат и офицеров), вступивших в сражение с врагом.
В этом памфлете Диккенс смог остаться одновременно и критичным, и патриотичным в трактовке военного сценария. Шокированный откровенными репортажами крымского корреспондента газеты «Таймс» Вильяма Рассела и возмущенный плохим управлением британской армией в Крыму, Диккенс, тем не менее, обошел щекотливый момент спора о том, кого из управленцев следует винить в создавшемся положении дел в театре военных действий, и решительно возложил ответственность за потерю контроля над событиями на главу британского правительства.
Фото Роджер Фентон, 1855, Балаклава, Крым. Лагерь английской кавалерии.
«Рождественский рассказ» Диккенса, напечатанный в «Домашнем чтении» в 1854 году, также стал вкладом в развитие темы идущей войны. Хотя повествование о военной карьере Ричарда Даблдика начинается в 1799 году, то есть в период наполеоновских войн, многие детали этой военной истории уже были знакомы современникам Диккенса из газетных репортажей о военных действиях в Крыму.
Читая, что «много страшных ночей, солдаты Даблдика с фонарями разыскивали раненых и помогали искалеченным французским офицерам», британцы уже знали о благородном поведении своих соотечественников в Крыму и о жестокости русских, которые, как сообщалось в репортажах, отвечали на такую доброту выстрелом в спину. Поля сражений, в которых участвовал Даблдик, были в точности такими, какими их описывали газеты в конце 1854 года: «ямы с непролазной грязью и стоячей водой» и «практически непроезжие дороги».
В послесловии к рассказу Диккенс напрямую связывает его с текущей войной. Он упоминает о французах и англичанах, сражающихся бок о бок, «как давно разлученные братья». Это случилось впервые во всей истории взаимоотношений Англии и Франции и вызвало неоднозначную реакцию в обществе. Поэтому Диккенс старается успокоить все еще звучащую тревогу по поводу союза с французами, давними врагами.
Принцип соотнесения событий жизни вымышленного героя с реальными историческими событиями наиболее полно был разработан Диккенсом именно в романах «крымского» цикла. Диккенс буквально «впитывает» материал и переносит его на страницы романов. Ему помогает опыт журналиста: с ним связано то, что мы теперь называем документализмом художественной прозы. В романах документальное начало, став исходным моментом, а иногда и центром движения событий и системы образов, всегда органично включается в художественную ткань повествования и сливается с игрой воображения и смелым полетом творческого замысла.
Смоделировав свою систему ценностей на основе реальных событий, писатель стал не только первым среди английских романистов-классиков, но и замечательным историком, запечатлевшим эпоху войны с Россией в ярких обобщающих образах и включившим это событие в свой мир – мир Диккенса.
Фото Роджер Фентон, 1855, Балаклава, Крым. Вид Балаклавы с местными жителями и английскими кораблями в бухте.
Миссис Джеллиби из «Холодного дома», неспособная навести элементарный порядок в собственном доме, исполнить простейший долг матери, супруги и хозяйки, вся поглощенная «телескопической филантропией», благодетельствованием «страдающих братьев наших – туземцев с Бориобула-Гха на левом берегу Нигера», – чем не «Патриотический фонд» Крымской армии, который, преодолевая легендарные «трудности Комиссариата», доставлял на кораблях из Англии в Балаклаву, военную базу английской армии в Крыму, предметы роскоши и деликатесы, дорогие вина и лошадей для скачек. На это тратились огромные деньги, а груды посылок скапливались и гнили на берегу Балаклавской бухты, так как в здании таможни не было места, не было человека для их сортировки и не было транспорта для доставки их в лагерь.
Благотворительность, телескопическая по образцу миссис Джеллиби, или местного назначения в духе миссис Пардигл, благодетельствующей несчастным соотечественникам, по словам Диккенса, «превратилась в мундир для жаждущих дешевой известности и крикливых проповедников и аферистов, неистовых на словах, суетливых и тщеславных на деле, до крайности низко раболепствующих перед сильными мира сего».
Правительственными же поставками на крымский фронт, занималось, вероятно, диккенсовское Министерство Волокиты (Circumlocution Office), чей обобщенный образ писатель создал в «Крошке Доррит». Роман создавался в разгар Крымской войны, и специфика времени отразилась в произведении, действие которого происходит в 1820-е годы.
В частности, это особенно ощущается в антибюрократическом пафосе романа, связанном со скандальными разоблачениями финансовых махинаций и неэффективности деятельности ряда министров. Любопытно также, что «варварская страна», куда с горя отправляется не нашедший в Англии применения своим изобретениям инженер Дэниэл Дойс, скорее всего, Россия, остро нуждавшаяся в те времена в технологическом прорыве.
Фото Роджер Фентон, 1855, Севастополь - Балаклава, Крым. Турецкий генерал Исмаил-паша (венгр по происхождению...) и британский майор Томпсон в районе Балаклавы среди турецких солдат
Нелицеприятная действительность и вымысел сплелись воедино. Английский историк Элизабет Холт, ссылаясь на выступление генерала Эри на заседании Следственной Комиссии по поставкам британской армии в Крыму, писала о хаосе, который царил в Лондоне в то время: «Все пытались переложить обязанности друг на друга. Никто не знал, что находилось на складах, где достать то, чего на складах не было, кто должен платить за то, что все-таки получено, и даже, как доставить это в Крым.
Паровая пекарня, запрос на которую поступил еще в начале ноября 1854, была обнаружена только в конце мая 1855». Типичным для ситуации с поставками на фронт стало и то, что туда было отправлено 10,000 детских чулок и огромная партия ботинок на левую ногу. Будучи «важнейшим из министерств», вымышленное (или не вымышленное) Диккенсом Министерство Волокиты «раньше всех других государственных учреждений изыскивало способ не делать того, что нужно».
Относительно этой ситуации один из членов реального Парламента заметил: «Всех охватил страх брать на себя ответственность. Все боятся проявить решительность» (Hansard's Parliamentary Debates).
Такая бездеятельность Парламента чрезвычайно возмущала Диккенса. И в письмах, и в романах он неоднократно высказывал свое мнение по этому поводу. В одном из писем в январе 1854 года он писал:
«Что касается Парламента, то там так много говорят и так мало делают, что из всех связанных с ним церемоний самой интересной показалась мне та, которую (без всякой помпы) выполнил один-единственный человек и которая заключалась в том, что он прибрал помещение, запер дверь и положил в карман ключи <…>».
А в «Крошке Доррит» читаем: «Правда, вопрос, как не делать того, что нужно, обстоятельно изучался и разрабатывался также всеми другими государственными учреждениями и политическими деятелями. Правда, каждый новый премьер-министр и каждое новое правительство, придя к власти благодаря обещанию сделать то-то и то-то, сейчас же употребляли все усилия на то, чтобы этого не делать. Правда, те самые избранники народа, которые во время избирательной компании метали громы и молнии из-за того, что то-то и то-то не было сделано, и грозно требовали у сторонников кандидата противной партии ответа, почему то-то и то-то не было сделано, и торжественно ручались, что оно будет сделано, – назавтра после всеобщих выборов уже ломали голову над тем, как устроить, чтобы оно не было сделано <…>».
В романе писатель смешивает осмысление явлений весьма определенных и конкретных с некими обобщениями. Это позволяет ему воссоздавать ключевые явления и ключевые фигуры политических процессов независимо от их исторической «приписанности».
Фото Роджер Фентон, 1855, Севастополь - Балаклава, Крым. Вид Балаклавы с английскими кораблями в бухте
Примечателен нравственно-политический выбор Диккенса: как правило, писатель использует в качестве ключевых реакционные, антидемократические фигуры и явления. В образе Огюстэса Чваннинга, например, отразилось диккенсовское отношение к герцогу Веллингтону, известному своей жесткостью по отношению к парламентской реформе 1832 года и нескрываемой неприязнью к чартистам в 1848 году.
Другой персонаж романа, Джон Полип, размышляет об «умиротворении черни» совершенно в духе известного политика середины 1850-х годов лорда Дж. Рассела. А коалиция Уильяма Полипа и Тюдора Чваннинга, по мнению исследователей, очень напоминает знаменитый «союз» Рассела и Грея в 1830-х годах и коалицию того же Рассела и лорда Абердина в 1852–1855 годах.
Комментаторы видят в образе лорда Децимуса Тита Полипа сатирические и шаржевые намеки на лорда Пальмерстона, ставшего премьер-министром в январе 1855 года и активно выступавшего против административных реформ, необходимость которых остро обнаружилась во время Крымской войны.
В апрельской и майской книгах «Домашнего чтения» (1855) Диккенс зло высмеивал премьер-министра в ряде эссе. То же происходит и в романе «Крошка Доррит». Особенно неприязненно рисует Диккенс уклончивую и многословную манеру Пальмерстона вести парламентскую полемику, искусно скрывая свою обструкционистскую позицию. В июньской речи на заседании «Ассоциации содействия административной реформе», активным членом которой Диккенс стал в мае 1855 года, писатель сравнил Пальмерстона с шекспировским Цезарем: будущий премьер-министр прославился в 1850 году речью «Римские граждане», и этим, вероятно, объясняется латинизированное имя героя – Децимус.
Злоупотребления и хищения, которые допустило английское военное командование в годы Крымской войны, не удалось замолчать. Война еще не закончилась, а парламент уже начал следственное разбирательство дел о хищении.
В 1856 году была сформирована Следственная Комиссия по поставкам британской армии в Крыму (Commission of Inquiry into Supplies of the British Army in the Crimea). Судебный процесс стал известен в обществе как «разбирательство в Челси». Было раскрыто огромное количество преступлений как со стороны правительства, так и со стороны армии. Один за другим шли судебные процессы по разоблачению дутых акционерных предприятий.
Фото Роджер Фентон, 1855, Севастополь - Балаклава, Крым. Лагерь английской конной артиллерии майора Брендлинга в татарской деревне Кади-кой (совр. Кадыковка, ныне часть Балаклавы)
Не остался в стороне и Диккенс. Его финансист-мошенник Мердль из «Крошки Доррит» вполне мог иметь в качестве прототипа личность реального афериста Джона Сэдлера, нажившего себе огромный капитал фиктивными акциями и попавшего под суд. Сатирический образ Мердля рожден самой жизнью.
Как всегда диккенсовская гипербола имела под собой реальную основу, подкрепленную философской проблемой несоответствия между видимостью и сущностью явления. Многие годы могущественный Мердль был предметом «всеобщего необъяснимого поклонения», его власть была безграничной, поскольку поддерживалась потоком золота. За короткий срок ему досталось больше отличий и почестей, чем «скромным благодетелям общества – столпам науки и искусства» за два столетия. В мире Полипов Мердль был «восьмым чудом света, новой звездой, за которой шли с дарами новые волхвы». Но подлинный Мердль совсем не тот, за кого его принимают и кем привыкли считать; это многоопытный плут и мошенник, разоривший сотни людей.
В период работы над «Крошкой Доррит», 27 июня 1855 года, через девять дней после неудавшегося первого штурма союзниками Севастополя, Диккенс выступил с гневной речью в защиту «Ассоциации содействия административной реформе».
Это выступление на втором собрании «Ассоциации» содержит резкую критику высказывания лорда Пальмерстона по поводу первого собрания, которое проходило в театре Друри-Лейн 20 июня 1855 года. Место проведения дало повод Пальмерстону назвать собрание «любительским спектаклем». Осудив бюрократизм государственной машины, Диккенс не побоялся подвергнуть критике премьер-министра Пальмерстона, поддержав смелое выступление своего друга английского археолога и дипломата Остина Лейарда.
В памфлете на методы ведения английским правительством Крымской войны «Принц Бык» (Prince Bull: a fairy story) Диккенс опять вступается за Лейарда.
Археолог, производивший раскопки в Малой Азии, подарил Британскому музею статуи двух огромных ниневийских быков, что дало повод карикатуристу журнала «Панч» изобразить этого темпераментного поборника государственной реформы в виде быка. В памфлете Диккенса образ принца Быка олицетворяет Англию, а принца Медведя – Россию. Традиционно Англия обычно изображалась в образе Льва, диккенсовский же Бык (bull) отсылал читателя, во-первых, к «Джону Буллю» – нарицательному имени, обозначающему истого англичанина, и, во-вторых, к конкретному Остину Лейарду с его ниневийскими быками и присущим истому англичанину патриотизмом.
Фото Роджер Фентон, 1855, Севастополь - Балаклава, Крым. Лагерь английской кавалерии в татарской деревне Кади-кой (совр. Кадыковка, ныне часть Балаклавы)
В своей политической аллегории на события 1854 года Диккенс осуждает не столько неэффективность снабжения армии, а, скорее, общие правительственные операции, включая неспособность использовать человеческий опыт и инновационные идеи, которые могут принести пользу стране. В памфлете Диккенса страна принца Быка даже в мирное время страдает от бюрократизма (волокиты, канцелярщины) его феи-крестной: «Среди широких масс сообщества <…> был ряд очень находчивых людей, которые всегда были очень заняты тем или иным изобретением, призванным содействовать преуспеванию подданных принца Быка и укреплению его власти. Но всякий раз, когда они подавали свои модели на утверждение принцу, его крестная выступала вперед, налагала на них свою руку и говорила: “Волокита”».
К чести британской демократии критика правительства не препятствовала публикации и распространению новых романов Диккенса в период ведения Великобританией войны с Россией. Доставлялись они и в театр военных действий.
В декабре 1854 года Диккенс отослал на крымский фронт полное собрание своих сочинений. И в том же декабре капитан бригады стрелков Генри Клиффорд, прочитав в своей палатке под Севастополем последний роман Диккенса «Тяжелые времена», записал в дневнике: «Жаль, что Диккенс не может воспользоваться моей ручкой и бумагой и написать книгу “Тяжелые времена в Крыму”. Одно только то, что происходит перед моей маленькой палаткой, могло бы дать ему уйму материала». Сам капитан Клиффорд после войны опубликовал свой дневник, письма и зарисовки.
В известной степени следующий роман Диккенса «Крошка Доррит», вышедший в 1855 году, можно считать ответом на призыв капитана Клиффорда. Но только в известной степени, так как Диккенс никогда не был в Крыму и не мог прочувствовать и описать войну изнутри, как это сделал в «Севастопольских рассказах» Лев Толстой.