Сергей МАРКЕДОНОВ,
приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow)
Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон

Подбор фото и подготовка текста – А. Клименко, Jr, BSNews
На фотографиях: Митинг против произвола силовиков у Русского театра,
Махачкала, 25.11.11. Фото: nv-daily.livejournal.com, автор: Сергей Расулов

В 2011 году Северный Кавказ не раз оказывался в фокусе информационного внимания. И в связи с террористическими атаками, и с акциями русских националистов антикавказского содержания, и из-за избирательных «рекордов» в поддержку правящей партии. Не раз к самой главной внутриполитической проблеме страны обращались и представители высшей власти.

К сожалению, все это количество не изменило ситуацию в регионе качественно. Северокавказские республики по-прежнему остаются самыми турбулентными регионами России, а общегосударственной стратегии разрешения кавказских проблем не видно. При этом

в уходящем году Северный Кавказ в гораздо большей степени, чем в прежние годы, стал не столько региональной, сколько общей российской проблемой. Рассмотрим основные тенденции в развитии этой проблемы.

После Манежной: Северный Кавказ
и русский этнический национализм

Вхождение России в новый 2011 год происходило под знаком серии массовых митингов и уличных столкновений этнических русских с выходцами из северокавказских республик,

последовавших после убийства в Москве футбольного болельщика Егора Свиридова (6 декабря 2010 года) в драке между компанией футбольных фанатов столичного «Спартака» и группой жителей Северного Кавказа.

Самым резонансным националистическим выступлением стал несанкционированный митинг на Манежной площади, то есть в непосредственной близости от Кремля и здания Государственной Думы РФ под лозунгами «Русские, вперед!» 11 декабря 2010 года. Он, конечно же, не открыл ни русского этнического национализма, ни погромной практики, ни ксенофобии (как этнического большинства, так и меньшинств северокавказского происхождения).

Однако массовая акция, проведенная в пешей досягаемости от Кремля и Госдумы, по определению превратилась в символ. Манежная, как ни одно другое предшествующее событие, обозначила тенденцию к «русификации северокавказской проблемы».

До этого времени рефлексия кавказских общественных деятелей и интеллектуалов относительно России была намного более активной, чем рефлексия представителей «русского ядра» относительно Кавказа.

По словам профессора МГИМО Валерия Соловья (известного сторонника активизации этнической версии национализма), в декабре 2010 года «русская молодежь показала, что национализм становится массовым».

И в 2011 году одной лишь рефлексией дело не ограничилось.

Лозунг «Хватит кормить Кавказ» стал одним из самых ярких и знаковых митинговых «ноу-хау»» уходящего года.

По справедливому замечанию известного кавказоведа Кевина Лихи, до сих пор предполагалось, что «Северный Кавказ мог выйти за рамки стратегического влияния Москвы путем последовательной кампании по освобождению от российского суверенитета. А что, если сама Россия в будущем решит, что позволит идти региону собственным путем?»

Наиболее радикальные предложения по поводу Северного Кавказа в 2011 году выдвигали «Русский гражданский союз» и «Русское общественное движение», объединившиеся в рамках «Русской платформы» (перераспределение федеральных трансфертов в пользу регионов с доминирующим русским населением, выведение Ставропольского края из состава СКФО). Они были в комплексном виде отражены в их докладе «Кавказ-2011: Русский взгляд».

Наверное, можно было бы не акцентировать столь подробное внимание на взглядах «национал-демократов» (как называют себя сторонники «Русской платформы»). Тем более что между ними и другими националистическими движениями есть серьезные расхождения. Чего стоит хотя бы обсуждение грозненского вояжа лидеров движения «Русские» (возникшего на основе ДПНИ) Александра Белова (Поткина) и Дмитрия Демушкина, а также их весьма благожелательных оценок личности Рамзана Кадырова!

Однако остроты ситуации добавляет то, что «национал-демократические идеи» стали весьма активно усваиваться частью либерального спектра (Алексей Навальный, Владимир Милов, Юлия Латынина).

Наверное, до «декабрьского пробуждения» российской общественности и это можно было бы не считать слишком серьезным трендом. Но после серии массовых митингов протеста оппозиции такое «усвоение» уже невозможно игнорировать.

Надо понимать, что оппозиционный протест теперь несет в себе, среди прочего, и далеко не однозначные представления о самом проблемном российском регионе. И этот сюжет надо иметь в виду, не предаваясь одной лишь эйфории от вполне законного и справедливого требования перемен и демократизации общественной жизни в стране.

Растущая популярность в протестной среде Алексея Навального заставляет задуматься о том, до каких «флажков» в своем обращении к этническому фактору можно доходить, а где выход за них представляется опасным. В том числе и для будущей демократии.

Идеи «национал-демократов» пытается подхватить и освоить не только оппозиция, но и власть. Впервые столь недвусмысленно это показал премьер Владимир Путин в декабре 2010 года, пойдя на встречу с футбольными фанатами и посетив могилу Егора Свиридова.

В ходе своего последнего телевизионного общения, а также поездки в Грозный (которая фактически открыла президентскую кампанию Путина) глава федерального правительства со всей определенностью дал понять: вкладывание денег в Северный Кавказ и его «кормление» нужно для того, чтобы сдерживать северокавказскую молодежь внутри республик, то есть до минимума сокращать внутреннюю миграцию.

Отсюда и его призывы к ужесточению регистрации по месту жительства (они звучали в 2011 году не раз), к опоре на «собственные производительные силы», к уважению «местных традиций» мигрантами. Таким образом, власти также не чужды идеи «мягкого апартеида» и сохранения Кавказа лишь как стратегически важной территории без ее комплексной интеграции.

И в этом у власти и у части оппозиции есть определенный консенсус: корни проблемы ищутся не в пороках российской властной системы, а в якобы имманентной кавказской «архаике».

При этом упускается из виду, что система власти в Москве или на Кубани строится во многом по схожим лекалам, что в северокавказских субъектах РФ (та же закрытость, та же клановость, то же отсутствие нормального политического процесса и монополизация ресурсов).

И дело здесь не в «дикости горцев» или их недостаточной «цивилизованности».

Политический ислам:
укрепление позиций

О возрождении религии на Северном Кавказе пишут много и охотно. Однако вне рамок академической литературы анализ религиозной ситуации зачастую сводится к рассмотрению террористической активности под исламистскими лозунгами. Между тем, проблема намного сложнее. И она не сводима к одним лишь взрывам и атакам смертников.

Набирает обороты исламизация общественной (включая и повседневность) и политической жизни северокавказских республик. Даже тех, где ранее роль ислама (в любой его форме) была невелика.

С нашей точки зрения, справедливым выглядит наблюдение известного специалиста по северокавказскому исламу Фредерик Лонге-Маркс (впервые она посетила Дагестан еще в начале 1980-х годов и имеет хороший опыт полевых исследований):

«Есть новое явление в обществе: много людей сегодня говорят о понимании причин, которые толкают молодежь к уходу в лес. Многие говорят, что они понимают, почему “лесные братья” поступают именно так. Раньше на них смотрели просто, как на террористов».

При этом многие политические акции, которые ранее проходили в рамках светского протеста, приобретают все более отчетливые исламские черты.

Речь идет о борьбе с произволом правоохранительных структур и нарушением избирательных процессов. Хотелось бы более подробно остановиться на двух случаях общественного протеста в Дагестане и в Ингушетии в ноябре-декабре 2011 года.

В Махачкале, столице самой крупной северокавказской республики, прошло два митинга под лозунгами «против произвола властей» и «за единство уммы». И хотя лозунги и причины этих акций внешне выглядели, как правозащитные (их пафос был обращен против нарушений закона и его несоблюдения «силовиками»), содержание не оставляло сомнений относительно идеологической направленности.

Акцию провели умеренные исламисты, те, кого ряд политологов называют «неофициальными мусульманами», подчеркивая их, в первую очередь, идеологическую (а не военно-политическую) оппозицию официальному духовенству и власти. «Мы собрались, чтобы доказать, что исламская умма – это единое целое», – заявил перед участниками акции представитель «Союза справедливых» Магомед Карташов.

По словам журналиста Фатимы Тлисовой, «религиозная составляющая события наглядно присутствовала в плакатах и лозунгах, часть которых была написана на арабском, среди русских лозунгов, призывающих прекратить насилие, пытки и похищения, были и такие: «Их мучили только за то, что они уверовали во Всевышнего».

Афишу спектакля «Без вины виноватые», висевшую на фасаде Русского театра, перед зданием которого проходила демонстрация, блоггеры назвали “знамением бога”». При этом в махачкалинских акциях большую роль сыграли социальные сети, что заставило многих обсуждать возможности для повторения «арабской весны» на Северном Кавказе.

В Ингушетии же после оглашения официальных итогов выборов в Государственную думу оппозиция не просто объявила об акции «Я не голосовал» (как было сделано и в 2007 году). Члены «Мехк-Кхела» (оппозиционного «альтернативного парламента» республики) подготовили заявление на имя главы шариатского суда при муфтияте Ингушетии.

В свое обращение они включили требование привлечь к ответственности руководителя республики Юнус-бека Евкурова и председателя республиканского избиркома Мусу Евлоева в соответствии с нормами исламского судопроизводства. По мнению авторов обращения, республиканские власти виновны в фальсификации выборов, а потому должны понести ответственность за нарушения.

Оппозиция озвучила и свои цифры явки и итогов голосования. С точки зрения ее лидеров, явка не превышала 15 % от общего числа избирателей, в то время, как власти говорили о 86 %. Стоит отметить, что ранее ингушские оппозиционеры (речь в данном случае идет не о вооруженном подполье, а о правозащитниках и общественных деятелях) не прибегали к исламскому судопроизводству.

Их лозунги были подчеркнуто светскими и выглядели не слишком отличными от риторики московских или питерских правозащитников. Сегодня спрос на исламскую риторику возрастает, как и нарастает отчуждение населения от «большой России». Причин для этого множество, но сворачивание светского дискурса в разных его формах – опасная тенденция.

На наш взгляд, основных причин развития такого сценария четыре:

• отсутствие нормального политического процесса (светская оппозиция была практически элиминирована региональными властями при поддержке Москвы),
• неработающая судебная система,
• некачественная социальная политика,
• региональная политика центральной власти, основанная на мягком апартеиде.

В этих условиях ислам (в разных его формах, от умеренных салафитских воззрений до терроризма) выполняет роль компенсирующего фактора. Это – и в готовом виде идеология протеста, и практика социальной защиты, вспомоществования, и правовой регулятор (исламское право рассматривается, как альтернатива коррумпированному светскому суду).

Кстати говоря, ошибается тот, кто считает исламизацию результатом одной лишь салафитской (ваххабитской) активности. В восточной части Северного Кавказа (Дагестан и Чечня) официальное исламское духовенство (суфии) весьма активно работает на минимизацию светских норм и правил в жизни общества.

Возьмем хотя бы январские инициативы Рамзана Кадырова по борьбе с умыканием невест, которую он хочет вести, базируясь не на светском законодательстве, а с помощью местных служителей культа. «Мы исповедуем ислам, а это религия, которая осуждает и не признает брак, заключенный без согласия девушки. Я неоднократно заявлял и повторяю, что мы искореним навсегда из жизни нашего общества такое явление, как похищение невест», – констатировал лидер Чечни.

Терроризм в 2011 году:
интернационализация проблемы

Количество терактов, диверсий, нападений на представителей правоохранительных структур и вооруженных сил в 2011 году не снизилось. Более того, многие из них носили символический характер.

Такие, как например, расстрел туристов из Москвы на территории Кабардино-Балкарии в Приэльбрусье, а также взрыв канатной дороги «Старый кругозор-Мир» 18 февраля 2011 года.

Заявления властей о скором конце радикального подполья не подтверждались на практике.

Но самым главным терактом уходящего года стала, конечно же, террористическая атака в московском аэропорту «Домодедово» 24 января 2011 года, которая привела к гибели 37 человек.

Все эти акции с новой силой продемонстрировали, что северокавказский терроризм не является локальным заболеванием, он пускает страшные метастазы по всему телу России. Атака против гражданских лиц (а именно они, а не высокопоставленные чиновники были целями террористов) может произойти в любой точке России, включая и столичный мегаполис.

Взрыв в «Домодедово» с гораздо большей жесткостью и определенностью поставил вопрос о том, насколько контролирует Москва Северный Кавказ. Не в соответствии с бравурными докладами и оптимистическими заявлениями, а в реальности.

Данная проблема становится намного более актуальной в связи с предстоящими зимними Олимпийскими играми 2014 года в Сочи и чемпионатом мира по футболу 2018 года (который пройдет во многих российских городах).

При этом российская власть так и не смогла дать грамотную интерпретацию того, что случилось, повторив тезис о борьбе с «бандитами», спровоцировав тем самым новую волну неадекватных интерпретаций и кривотолков вокруг северокавказской ситуации.

«Черкесский вопрос»:
внутриполитическое значение

Уходящий год не открыл проблемы «геноцида черкесов» (адыгов) для российской политической повестки дня. Понятие «геноцид» применительно к истории черкесов прежде уже было использовано в законодательстве субъектов Российской Федерации. В феврале 1992 г. соответствующая оценка была дана в Кабардино-Балкарии и в апреле 1996 г. в Адыгее (обращение президента и Госсовета республики в российскую Госдуму).

Но в мае 2011 г. понятие «геноцид» введено в политико-правовой оборот не отдельными субъектами федерации, а независимым государством, признанным ООН и проводящим весьма активную региональную и международную политику. Остроты ситуации добавляет то, что этим государством является Грузия, ставшая в последние годы главным раздражителем для Москвы на постсоветском пространстве.

Отсюда и рассмотрение «черкесской проблемы» под «грузинским углом». Между тем, данный вопрос не следует ограничивать внешнеполитическими рамками. Понятное дело, Тбилиси ведет свою игру. И в канун Олимпийских игр в Сочи у грузинских лидеров есть интерес в создании новых проблем для России. Тем более что, не имея ресурсов для масштабного ответа Москве, Тбилиси наносит точечные удары.

Однако было бы чрезвычайно большой ошибкой свести эту проблему к проискам врагов. Как это часто бывает в российском контексте, участие отдельных американских институтов в националистических инициативах Евразии отождествляется с позицией Госдепа и Белого дома.

Хотелось бы обратить внимание на то, как менялось отношение к грузинской инициативе в самих адыгоязычных субъектах РФ, и как вчерашние ветераны грузино-абхазского конфликта (выступавшие на стороне Сухуми) вдруг начинали ездить в Тбилиси и благодарить грузинские власти за добрую поддержку. Происходило это не в силу каких-то хитрых закулисных комбинаций, а из-за того, что эти черкесские общественные деятели не увидели внятной реакции Москвы на волнующий их вопрос.

Никакой реакции, ни негативной, ни позитивной! Между тем, актуализация «черкесской проблемы» не связана только с историческими штудиями. Понятное дело, приближение сочинского «праздника спорта» (который пройдет в местах проживания черкесов, переживших непростой опыт Кавказской войны), сыграло свою роль. Но не в нем одном дело. Здесь в сложный клубок смешались и земельная проблема (острая в Кабардино-Балкарии), и представительство во власти (ситуация в Карачаево-Черкесии), и проблемы репатриации. И самое главное – отсутствие интерпретации со стороны российской власти.

Власть не смогла четко разделить грузинские политические технологии и внутриполитическую проблему.

При этом иметь собственную интерпретацию не означает потворствовать националистическим настроениям. Важно предложить свое видение и обоснованное решение острых проблем и мобилизовать для этого интеллектуальные и информационные ресурсы. Всего этого российская власть в 2011 году не сделала.

В итоге Грузия существенно продвинулась в позиционировании себя как страны – альтернативы для Северного Кавказа, что хотя и далеко от реальности, находит определенное количество приверженцев внутри РФ.

Новой стратегии не видно

В 2010 году Москва с созданием Северо-Кавказского федерального округа (СКФО) в новой конфигурации сделала заявку на новый региональный курс. Однако с этого времени развернуть ситуацию к лучшему не получилось. И уходящий год стал свидетельством неуклонного снижения информационного присутствия полпреда в СКФО.

Первые государственные лица сохранили приверженность к тому, чтобы решать ключевые проблемы региона, напрямую контактируя с республиканскими руководителями. Функционал аппарата президентского представителя «просел». Политическими прерогативами он наделен не был, а приоритет в вопросах финансового обеспечения остался у федеральных структур. При этом проблема развития Северного Кавказа фактически свелась к решению головоломки «Кормить или не кормить?». По-прежнему именно этот аспект оставался ведущим.

Значимость институциональных реформ, исправления национальной и религиозной политики даже не обсуждалась всерьез. Показательно в этой связи, что в ходе четырехчасового общения с фаворитом будущей президентской кампании никто из жителей северокавказских республик (пусть даже представитель администрации) не был допущен к прямому эфиру.

Высокие же цифры, показанные национально-государственными образованиями Северного Кавказа на парламентских выборах, в большей степени отразили индекс бюрократического рвения республиканских властей, нежели реальный расклад сил. При этом демонстрация такого «индекса» дала повод говорить о «свободе, украденной у россиян Северным Кавказом». Что, конечно же, способствовало углублению пропасти между турбулентным регионом и остальной Россией.

Таким образом, в 2011 году старая и многократно критикуемая политика «лояльность в обмен на финансирование («кормление»)» продолжилась. А вместе с ней и описанная выше турбулентность.

Сергей Маркедонов – кандидат исторических наук, в апреле 2001 – октябре 2009 гг. – заведующий отделом и заместитель директора Института политического и военного анализа, доцент Российского государственного гуманитарного университета, эксперт Совета Европы и Федерального собрания РФ.